Сеть Знакомств и общения Rose-Vetrov

Последнюю фразу она произнесла торопливо – почувствовала, что ему жалко, чтобы она одевалась. Он все время гладил то ее голое плечо, то грудь, уже не страстно гладил, а только ласково. Это она и почувствовала – что ему жалко, чтобы между его ладонью и ее телом, на пути у этой ласки, появилась хоть какая-нибудь преграда.

– Нет, голые все-таки не пойдем, – улыбнулся Иван. – Если ты голая по саду пройдешься, это, конечно, будет очень красиво. Но замерзнешь ты быстрее, чем я на твою красоту налюбуюсь. Одевайся, красавица! Мой свитер надевай, что это у тебя за кофтюлька пляжная?

Звезды выглядывали из-под яблок, а яблоки были похожи на темные неизвестные планеты, потому что покачивались в небе рядом с сияющим месяцем и вровень со звездами.

– Помнишь, ты мне говорил, что сначала из любопытства в космос хотел, а потом стало по-другому? – сказала Лола. – А как тебе потом стало?

Он не ответил – обнял ее и замер, прижавшись щекой к ее макушке.

– Что ты, Ванечка? – смутилась Лола.

– Хорошо мне до невозможности, вот что.

– Почему? – улыбнулась она.

– Потому что ты это помнишь. Как мне стало? Я, знаешь, в космосе понял, что… Каким все было, когда нас не было, и каким все потом будет, уже без нас, вот что. И как только это понял, то перестал бояться. А это для меня было важно, потому что боялся я сильно.

– Чего ты боялся? И почему перестал? – осторожно спросила Лола.

Сама она боялась даже дышать – чувствовала, как важно для него то, что он сейчас ей говорит, и понимала, что он говорит об этом вслух впервые.

– Ну, вообще-то я много чего боялся, – улыбнулся Иван. – В два года, например, перышек из подушки. Мама это конструктивно использовала: везде, откуда током может ударить, по перышку прикрепляла, чтобы мой исследовательский пыл хоть немного приостановить. Я боялся, что исчезну совсем, – помолчав, сказал он. – Совсем, навсегда, понимаешь? И только в космосе понял: нет, не исчезну. Именно понял, умом, но и не только умом – как-то… весь понял. Ну, я не умею это сказать.

– Ты говори, говори, – тихо произнесла Лола. – Все ты умеешь.

Она вспомнила, что говорить надо громче, потому что он плохо слышит после своей космической станции. Но тут же поняла, что он слышит каждое ее слово, потому что смотрит на нее неотрывно. Или еще почему-то.

– Я это все время там понимал, – сказал Иван. – Там же, знаешь, голова как-то… на место становится. Делаешься таким, каким от рождения, наверное, должен был быть, но каким тебе быть все некогда было. Конечно, на станции работы очень много, и для рук, и для головы, она сложная штука, станция, но все равно… Чтобы собой быть – на это там время есть. Что люди от пустого ума придумали, это все неважным становится. – Глаза его сияли ярче, чем звезды. Лола чувствовала, как он счастлив оттого, что вот сейчас, мгновенно, находит слова, которых не находил в молчании и в одиночестве. Она чувствовала это так ясно, как если бы сама находила такие слова. – Я когда на велотренажере занимался – в невесомости