Подарок | Сделать закладку
нанесенного слоя почвы вот-вот должны проклюнуться
ростки — травы или злаков, что ждут своего часа под спудом. В этих глазах была
тайна, познать которую он не слишком стремился, довольствуясь твердой
убежденностью, что, какова бы ни была эта тайна, именно она побуждает Джессику
действовать, толкая вперед, когда самое разумное было бы двигаться в обратном
направлении.
— Ну, пол-ложечки меня не убьет, — проворчал он, пригубив кофе и решив, что
в самый раз была бы еще ложка.
— Если, прижимая к обочине «порше» на прошлой неделе, вы чуть не
окочурились, то вам для этого и пол-ложечки хватит. Вам что, нового сердечного
приступа захотелось?
Рэфи вспыхнул.
— Да ерунда все это, сердце просто пошаливает, и не надо так шуметь! —
прошипел он.
— Вам нужен покой, — сказала Джессика уже тише.
— Доктор сказал, что у меня все в норме.
— В таком случае ему самому голову проверить не мешает — до нормы вам
далеко!
— Ты и знаешь-то меня всего полгода, — буркнул он, передавая ей кружку.
— Такие полгода целой жизни стоят, — усмехнулась она. — Ладно, так и быть,
возьмите коричневый, — виновато добавила она и, набрав полную с верхом ложку из
пакета с коричневым сахаром, высыпала ему в кружку.
— Коричневый сахар, коричневый рис, все коричневое. Помнится, было время,
когда жизнь моя наполнялась более радужными тонами.
— Наверняка было время, когда вы и ноги свои видели, поглядев вниз! —
моментально парировала она.
Старательно размешивая сахар в его кружке, она устроила в ней маленький
водоворот, и, наблюдая это, Рэфи думал, что будет, если нырнуть туда с головой:
выпрыгнет ли.
— Если этот кофе вас убьет, чур, я не виновата, — сказала она, передавая ему
кружку.
— Если я помру, я стану преследовать тебя — буду являться тебе до самой
твоей смерти.
Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными — улыбка лишь тронула губы
и замерла где-то у переносицы.
Он следил за тем, как утихает водоворот в его кружке, а возможность прыжка в
другую реальность уносится вместе с поднимающимся вверх паром вверх. Да,
чертовски трудное выдалось утро. Не до улыбок. А может, не совсем так. Может,
тут уместны ухмылки. Непонятно.
Рэфи передал Джессике кружку с кофе — черным, без сахара, как она любила, и
оба склонились над столом друг против друга, каждый дуя на свой кофе, — ноги
уперты в землю, душа витает в облаках.
Он глядел на Джессику — обхватив ладонями кружку, она вперилась туда
взглядом, словно то был магический кристалл. Как было бы хорошо, если б это было
так, если б обладали они даром предвидения, чтобы предотвратить многое из того
ужасного, чему оказались свидетелями. Ее щеки были бледны, а глаза окружены
розовой тенью — единственный след пережитого утра.
— Ничего себе утречко, верно, дружок?
В миндалевидных глазах что-то блеснуло, но она тут же опомнилась,
ростки — травы или злаков, что ждут своего часа под спудом. В этих глазах была
тайна, познать которую он не слишком стремился, довольствуясь твердой
убежденностью, что, какова бы ни была эта тайна, именно она побуждает Джессику
действовать, толкая вперед, когда самое разумное было бы двигаться в обратном
направлении.
— Ну, пол-ложечки меня не убьет, — проворчал он, пригубив кофе и решив, что
в самый раз была бы еще ложка.
— Если, прижимая к обочине «порше» на прошлой неделе, вы чуть не
окочурились, то вам для этого и пол-ложечки хватит. Вам что, нового сердечного
приступа захотелось?
Рэфи вспыхнул.
— Да ерунда все это, сердце просто пошаливает, и не надо так шуметь! —
прошипел он.
— Вам нужен покой, — сказала Джессика уже тише.
— Доктор сказал, что у меня все в норме.
— В таком случае ему самому голову проверить не мешает — до нормы вам
далеко!
— Ты и знаешь-то меня всего полгода, — буркнул он, передавая ей кружку.
— Такие полгода целой жизни стоят, — усмехнулась она. — Ладно, так и быть,
возьмите коричневый, — виновато добавила она и, набрав полную с верхом ложку из
пакета с коричневым сахаром, высыпала ему в кружку.
— Коричневый сахар, коричневый рис, все коричневое. Помнится, было время,
когда жизнь моя наполнялась более радужными тонами.
— Наверняка было время, когда вы и ноги свои видели, поглядев вниз! —
моментально парировала она.
Старательно размешивая сахар в его кружке, она устроила в ней маленький
водоворот, и, наблюдая это, Рэфи думал, что будет, если нырнуть туда с головой:
выпрыгнет ли.
— Если этот кофе вас убьет, чур, я не виновата, — сказала она, передавая ему
кружку.
— Если я помру, я стану преследовать тебя — буду являться тебе до самой
твоей смерти.
Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными — улыбка лишь тронула губы
и замерла где-то у переносицы.
Он следил за тем, как утихает водоворот в его кружке, а возможность прыжка в
другую реальность уносится вместе с поднимающимся вверх паром вверх. Да,
чертовски трудное выдалось утро. Не до улыбок. А может, не совсем так. Может,
тут уместны ухмылки. Непонятно.
Рэфи передал Джессике кружку с кофе — черным, без сахара, как она любила, и
оба склонились над столом друг против друга, каждый дуя на свой кофе, — ноги
уперты в землю, душа витает в облаках.
Он глядел на Джессику — обхватив ладонями кружку, она вперилась туда
взглядом, словно то был магический кристалл. Как было бы хорошо, если б это было
так, если б обладали они даром предвидения, чтобы предотвратить многое из того
ужасного, чему оказались свидетелями. Ее щеки были бледны, а глаза окружены
розовой тенью — единственный след пережитого утра.
— Ничего себе утречко, верно, дружок?
В миндалевидных глазах что-то блеснуло, но она тут же опомнилась,
»Ахерн Сесилия
»Роман,Проза
В библиотеку
