Тавро Кассандры | Сделать закладку
указанию, данному мною накануне, заключенную Лопатину Р.
. за № А-6-87 повезли на машине, с тем чтобы доставить ее в клинику в
назначенное время.
В пути, уже за городом, на том участке дороги, где она проходит через лес
близ берега Москвы-реки, зечка стала жаловаться, что ее сильно тошнит, что она
не может ехать дальше, стала просить и настаивать, чтобы машину остановили и
дали ей возможность выйти, у нее начинается рвота…
Пришлось остановиться. Зечка вышла, сделала несколько шагов от дороги и
вдруг бросилась бежать, скрываясь в зарослях леса. Сопровождающая охранница
кинулась ее догонять. Она приказывала ей остановиться. Но та продолжала бежать.
Охранница кричала ей вслед, что будет стрелять. Для предупреждения выстрелила
два раза в воздух. И все же пыталась догнать, чтобы схватить живьем. И тут
впереди возник берег изгибающейся Москвы-реки, и зечка с ходу кинулась с берега
в воду. Охраннице ничего не оставалось, как стрелять. Зечка погибла. Тело ее
удалось вытащить из воды…
Тысячу раз впоследствии спрашивал я себя — зачем она так поступила? Зачем?
Почему? Что это? Результат безысходности? Страха? Отвращения? Ненависти? Или это
было формой протеста?
Никто не ответит… Ушла, как пришла… Она оказалась первой жертвой наших
экспериментов.
До позднего вечера я не выходил из кабинета. Сидел, закрывшись. И никто не
мог представить себе, что творилось со мной. О, если бы она не помешала таким
страшным образом тому, на что я был готов! Какое горе, что она погибла, какое
горе, что она ушла, так и не узнав, что я хотел сказать ей о том, что правда на
ее стороне, что достижения науки преходящи, на какие бы головокружительные
высоты она ни поднималась, прогресс науки нескончаем, но он ничто в сравнении с
совестью. И ничто не сравнимо с Духом, заключающим в себе смысл и развитие
Вечности…
Я рыдал, сидя у себя в кабинете. Рыдал по женщине, которую видел только
однажды… Я понимал, что без нее я несчастен на всю оставшуюся жизнь…
Вечером выехал на шоссе, но, приблизившись к тому месту, где все это
произошло, к изгибу Москвы-реки за лесом, остановился и повернул назад. Это было
место ее гибели, через эту рощу она бежала и кинулась в реку… Уехал обходным
путем…
И если есть тому мера, дома почувствовал, познал сполна всю меру
безысходности. Это ли не было наказанием моим?! Я кричал, я рыдал во весь голос
в ночном доме… Ее нет. И она никогда не узнает, что я хотел сказать ей, в чем
хотел исповедаться. Она до последнего момента думала обо мне как о выродке,
использовавшем свои научные открытия для выведения иксродов… Не помогло и виски,
хотя я пил и пил прямо из горлышка. Хотелось услышать музыку, которая, казалось,
помогла бы, но не было такой музыки…
Эту музыку, возможно, всегда дремавшую во мне, я услышал случайно, годы
спустя. Плыл на пароходе по Японскому морю.
. за № А-6-87 повезли на машине, с тем чтобы доставить ее в клинику в
назначенное время.
В пути, уже за городом, на том участке дороги, где она проходит через лес
близ берега Москвы-реки, зечка стала жаловаться, что ее сильно тошнит, что она
не может ехать дальше, стала просить и настаивать, чтобы машину остановили и
дали ей возможность выйти, у нее начинается рвота…
Пришлось остановиться. Зечка вышла, сделала несколько шагов от дороги и
вдруг бросилась бежать, скрываясь в зарослях леса. Сопровождающая охранница
кинулась ее догонять. Она приказывала ей остановиться. Но та продолжала бежать.
Охранница кричала ей вслед, что будет стрелять. Для предупреждения выстрелила
два раза в воздух. И все же пыталась догнать, чтобы схватить живьем. И тут
впереди возник берег изгибающейся Москвы-реки, и зечка с ходу кинулась с берега
в воду. Охраннице ничего не оставалось, как стрелять. Зечка погибла. Тело ее
удалось вытащить из воды…
Тысячу раз впоследствии спрашивал я себя — зачем она так поступила? Зачем?
Почему? Что это? Результат безысходности? Страха? Отвращения? Ненависти? Или это
было формой протеста?
Никто не ответит… Ушла, как пришла… Она оказалась первой жертвой наших
экспериментов.
До позднего вечера я не выходил из кабинета. Сидел, закрывшись. И никто не
мог представить себе, что творилось со мной. О, если бы она не помешала таким
страшным образом тому, на что я был готов! Какое горе, что она погибла, какое
горе, что она ушла, так и не узнав, что я хотел сказать ей о том, что правда на
ее стороне, что достижения науки преходящи, на какие бы головокружительные
высоты она ни поднималась, прогресс науки нескончаем, но он ничто в сравнении с
совестью. И ничто не сравнимо с Духом, заключающим в себе смысл и развитие
Вечности…
Я рыдал, сидя у себя в кабинете. Рыдал по женщине, которую видел только
однажды… Я понимал, что без нее я несчастен на всю оставшуюся жизнь…
Вечером выехал на шоссе, но, приблизившись к тому месту, где все это
произошло, к изгибу Москвы-реки за лесом, остановился и повернул назад. Это было
место ее гибели, через эту рощу она бежала и кинулась в реку… Уехал обходным
путем…
И если есть тому мера, дома почувствовал, познал сполна всю меру
безысходности. Это ли не было наказанием моим?! Я кричал, я рыдал во весь голос
в ночном доме… Ее нет. И она никогда не узнает, что я хотел сказать ей, в чем
хотел исповедаться. Она до последнего момента думала обо мне как о выродке,
использовавшем свои научные открытия для выведения иксродов… Не помогло и виски,
хотя я пил и пил прямо из горлышка. Хотелось услышать музыку, которая, казалось,
помогла бы, но не было такой музыки…
Эту музыку, возможно, всегда дремавшую во мне, я услышал случайно, годы
спустя. Плыл на пароходе по Японскому морю.
»Айтматов Чингиз
»Роман,Проза
В библиотеку
