Джамиля | Сделать закладку
какие-то мужские черты, что-то резкое, а порой даже грубоватое.
И работала Джамиля напористо, с мужской хваткой. С соседками ладить умела, но
если ее понапрасну задевали, никому не уступала в ругани, и бывали случаи, что и
за волосы кое-кого таскала.
Соседи не раз приходили жаловаться:
— Что это у вас за невестка такая? Без году неделя, как переступила порог, а
языком так и молотит! Ни тебе уважения, ни тебе стыдливости!
— Вот и хорошо, что она такая! — отвечала на это мать. — Невестка у нас
любит правду в глаза говорить. Это лучше, чем скрытничать да исподтишка жалить.
Ваши тихонями прикидываются, а такие вот тихони — что протухшие яйца: снаружи
чисто и гладко, а внутри — нос заткни.
Отец и младшая мать никогда не обходились с Джамилей с той строгостью и
придирчивостью, как это положено свекру и свекрови. Относились они к ней
по-доброму, любили ее и желали только одного — чтобы она была верна богу и мужу.
Я понимал их. Проводив в армию четырех сыновей, в Джамиле, единственной
невестке двух дворов, они находили утешение и потому так дорожили ею. Но я не
понимал своей матери. Не такой она человек, чтобы просто любить кого-нибудь. У
моей матери властный, суровый характер. Она жила по своим правилам и никогда не
изменяла им. Каждый год с приходом весны она ставила во дворе и окуривала
можжевельником нашу кочевую юрту, которую отец сладил еще в молодости. Она и нас
воспитала в строгом трудолюбии и почтении к старшим. Она требовала от всех
членов семьи беспрекословного подчинения.
А вот Джамиля с первых же дней, как пришла к нам, оказалась не такой, какой
положено быть невестке. Правда, она уважала старших, слушалась их, но никогда не
склоняла перед ними голову, зато и не язвила шепотком, отвернувшись в сторону,
как другие молодухи. Она всегда прямо говорила то, что думала, и не боялась
высказывать свои суждения. Мать часто поддерживала ее, соглашалась с ней, но
всегда решающее слово оставляла за собой.
Мне кажется, что мать видела в Джамиле, в ее прямодушии и справедливости
равного себе человека и втайне мечтала когда-нибудь поставить ее на свое место,
сделать ее такой же властной хозяйкой, такой же байбиче, хранительницей
семейного очага.
— Благодари аллаха, дочь моя, — поучала мать Джамилю, — ты пришла в крепкий,
благословенный дом. Это твое счастье. Женское счастье — детей рожать да чтобы в
доме достаток был. А у тебя, слава богу, останется все, что нажили мы, старики,
— в могилу ведь с собой не возьмем. Только счастье — оно живет у того, кто честь
и совесть свою бережет. Помни об этом, соблюдай себя!..
Но кое-что в Джамиле все-таки смущало свекровей: уж слишком откровенно была
она весела, точно дитя малое. Порой, казалось бы, совсем беспричинно начинала
смеяться, да еще так громко, радостно. А когда возвращалась с работы, то не
входила, а вбегала во двор, перепрыгивая через арык.
И работала Джамиля напористо, с мужской хваткой. С соседками ладить умела, но
если ее понапрасну задевали, никому не уступала в ругани, и бывали случаи, что и
за волосы кое-кого таскала.
Соседи не раз приходили жаловаться:
— Что это у вас за невестка такая? Без году неделя, как переступила порог, а
языком так и молотит! Ни тебе уважения, ни тебе стыдливости!
— Вот и хорошо, что она такая! — отвечала на это мать. — Невестка у нас
любит правду в глаза говорить. Это лучше, чем скрытничать да исподтишка жалить.
Ваши тихонями прикидываются, а такие вот тихони — что протухшие яйца: снаружи
чисто и гладко, а внутри — нос заткни.
Отец и младшая мать никогда не обходились с Джамилей с той строгостью и
придирчивостью, как это положено свекру и свекрови. Относились они к ней
по-доброму, любили ее и желали только одного — чтобы она была верна богу и мужу.
Я понимал их. Проводив в армию четырех сыновей, в Джамиле, единственной
невестке двух дворов, они находили утешение и потому так дорожили ею. Но я не
понимал своей матери. Не такой она человек, чтобы просто любить кого-нибудь. У
моей матери властный, суровый характер. Она жила по своим правилам и никогда не
изменяла им. Каждый год с приходом весны она ставила во дворе и окуривала
можжевельником нашу кочевую юрту, которую отец сладил еще в молодости. Она и нас
воспитала в строгом трудолюбии и почтении к старшим. Она требовала от всех
членов семьи беспрекословного подчинения.
А вот Джамиля с первых же дней, как пришла к нам, оказалась не такой, какой
положено быть невестке. Правда, она уважала старших, слушалась их, но никогда не
склоняла перед ними голову, зато и не язвила шепотком, отвернувшись в сторону,
как другие молодухи. Она всегда прямо говорила то, что думала, и не боялась
высказывать свои суждения. Мать часто поддерживала ее, соглашалась с ней, но
всегда решающее слово оставляла за собой.
Мне кажется, что мать видела в Джамиле, в ее прямодушии и справедливости
равного себе человека и втайне мечтала когда-нибудь поставить ее на свое место,
сделать ее такой же властной хозяйкой, такой же байбиче, хранительницей
семейного очага.
— Благодари аллаха, дочь моя, — поучала мать Джамилю, — ты пришла в крепкий,
благословенный дом. Это твое счастье. Женское счастье — детей рожать да чтобы в
доме достаток был. А у тебя, слава богу, останется все, что нажили мы, старики,
— в могилу ведь с собой не возьмем. Только счастье — оно живет у того, кто честь
и совесть свою бережет. Помни об этом, соблюдай себя!..
Но кое-что в Джамиле все-таки смущало свекровей: уж слишком откровенно была
она весела, точно дитя малое. Порой, казалось бы, совсем беспричинно начинала
смеяться, да еще так громко, радостно. А когда возвращалась с работы, то не
входила, а вбегала во двор, перепрыгивая через арык.
»Айтматов Чингиз
»Роман,Проза
В библиотеку
