Белый пароход | Сделать закладку
Готовились подавать чай. Сейдахмат что-то громко
рассказывал. Сидевшие смеялись его словам.
— Ну и что дальше?
— Рассказывай!
— Нет, слушай, ты расскажи, ты повтори еще раз, — чуть не умирая от смеха,
просил Орозкул, — как ты ему насчет этого? Как ты его напугал. Ой, не могу!
— Так вот, значит, — Сейдахмат охотно принялся повторять уже рассказанное. —
Только мы стали подъезжать к маралам, а они стояли на опушке в леску, все три.
Только мы привязали коней к деревьям, старик мой вдруг хватает меня за руку. «Не
можем, — говорит, — мы стрелять маралов. Мы — бугинцы, дети Рогатой
матери-оленихи!» А сам смотрит на меня, как ребенок. Умоляет глазами. А я — хоть
стой, хоть падай — подыхаю со смеху. Но не засмеялся. А, наоборот, так это
серьезно. «Ты, что, — говорю, — в тюрьму хочешь угодить? — „Нет“, — говорит он.
„А ты знаешь, что байские сказки эти, придуманные в темные байские времена,
чтобы, значит, запугивать бедняцкий народ!“ А он тогда и рот раскрыл: „Да что
ты?“ — говорит. „Вот то-то, — говорю, — ты эти разговорчики оставь, а не то не
посмотрю, что старик, напишу на тебя куда следует“.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись дружно сидевшие.
И больше всех Орозкул. Уж он-то хохотал в усладу.
— Ну, а потом подкрадываемся мы. Другой бы зверь давно сиганул бы, и след
простыл, а эти полоумные маралы не бегут, вроде бы и не боятся нас. Ну, тем
лучше, думаю, — прихвастывая, рассказывал пьяный Сейдахмат. — Я впереди с
ружьем. Старик позади. И тут на меня сомнение напало. В жизни я еще воробья не
подстреливал. А тут такое дело. Не попаду — рванут по лесу, и ищи их. Попробуй
угонись за ними. Уйдут за перевал. Кому это нужно, такую дичь упускать? А старик
у нас охотник, медведя валил в свое время. Я ему и говорю: «Вот тебе ружье,
старик, стреляй». А он ни в какую! «Сам, — говорит,
— стреляй». А я ему: «Да я же пьяный», — говорю. И сам шатаюсь, вроде на
ногах не стою. А он видел, когда мы вывезли бревно из реки, с вами же вместе
бутылочку распили. Вот я и прикинулся.
— Ха-ха-ха!..
— «Я не попаду, — говорю, — уйдут маралы, второй раз не вернутся. А нам с
пустыми руками не стоит возвращаться. Сам знаешь. А то смотри. Зачем нас сюда
послали?» Молчит. А ружье не берет. «Ну, — говорю, — как хочешь». Бросил я ружье
и вроде бы ухожу. Он за мной. «Мне, — я говорю, — все равно, выгонит меня
Орозкул, пойду в совхоз работать. А ты куда на старости?» Молчит. И я так это,
потихоньку, для картины, значит:
С рыжих, рыжих гор Я приехал на рыжем жеребце.
Эй, рыжий купец, открывай двери!..
— Ха-ха-ха!..
— Поверил, что я и впрямь пьян. Пошел за ружьем. Я тоже вернулся. Пока мы
пререкались, маралы наши ушли чуть подальше. «Ну, — говорю, — смотри, уйдут, не
догонишь. Стреляй, пока они непуганы». Взял старик ружье. Стали подкрадываться.
А он все шепчет, как полоумный: «Прости меня, Рогатая мать-олениха,
рассказывал. Сидевшие смеялись его словам.
— Ну и что дальше?
— Рассказывай!
— Нет, слушай, ты расскажи, ты повтори еще раз, — чуть не умирая от смеха,
просил Орозкул, — как ты ему насчет этого? Как ты его напугал. Ой, не могу!
— Так вот, значит, — Сейдахмат охотно принялся повторять уже рассказанное. —
Только мы стали подъезжать к маралам, а они стояли на опушке в леску, все три.
Только мы привязали коней к деревьям, старик мой вдруг хватает меня за руку. «Не
можем, — говорит, — мы стрелять маралов. Мы — бугинцы, дети Рогатой
матери-оленихи!» А сам смотрит на меня, как ребенок. Умоляет глазами. А я — хоть
стой, хоть падай — подыхаю со смеху. Но не засмеялся. А, наоборот, так это
серьезно. «Ты, что, — говорю, — в тюрьму хочешь угодить? — „Нет“, — говорит он.
„А ты знаешь, что байские сказки эти, придуманные в темные байские времена,
чтобы, значит, запугивать бедняцкий народ!“ А он тогда и рот раскрыл: „Да что
ты?“ — говорит. „Вот то-то, — говорю, — ты эти разговорчики оставь, а не то не
посмотрю, что старик, напишу на тебя куда следует“.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись дружно сидевшие.
И больше всех Орозкул. Уж он-то хохотал в усладу.
— Ну, а потом подкрадываемся мы. Другой бы зверь давно сиганул бы, и след
простыл, а эти полоумные маралы не бегут, вроде бы и не боятся нас. Ну, тем
лучше, думаю, — прихвастывая, рассказывал пьяный Сейдахмат. — Я впереди с
ружьем. Старик позади. И тут на меня сомнение напало. В жизни я еще воробья не
подстреливал. А тут такое дело. Не попаду — рванут по лесу, и ищи их. Попробуй
угонись за ними. Уйдут за перевал. Кому это нужно, такую дичь упускать? А старик
у нас охотник, медведя валил в свое время. Я ему и говорю: «Вот тебе ружье,
старик, стреляй». А он ни в какую! «Сам, — говорит,
— стреляй». А я ему: «Да я же пьяный», — говорю. И сам шатаюсь, вроде на
ногах не стою. А он видел, когда мы вывезли бревно из реки, с вами же вместе
бутылочку распили. Вот я и прикинулся.
— Ха-ха-ха!..
— «Я не попаду, — говорю, — уйдут маралы, второй раз не вернутся. А нам с
пустыми руками не стоит возвращаться. Сам знаешь. А то смотри. Зачем нас сюда
послали?» Молчит. А ружье не берет. «Ну, — говорю, — как хочешь». Бросил я ружье
и вроде бы ухожу. Он за мной. «Мне, — я говорю, — все равно, выгонит меня
Орозкул, пойду в совхоз работать. А ты куда на старости?» Молчит. И я так это,
потихоньку, для картины, значит:
С рыжих, рыжих гор Я приехал на рыжем жеребце.
Эй, рыжий купец, открывай двери!..
— Ха-ха-ха!..
— Поверил, что я и впрямь пьян. Пошел за ружьем. Я тоже вернулся. Пока мы
пререкались, маралы наши ушли чуть подальше. «Ну, — говорю, — смотри, уйдут, не
догонишь. Стреляй, пока они непуганы». Взял старик ружье. Стали подкрадываться.
А он все шепчет, как полоумный: «Прости меня, Рогатая мать-олениха,
»Айтматов Чингиз
»Роман,Проза
В библиотеку
