Белый пароход | Сделать закладку
а сама бабка чужая?
Но об этом — потом, и о запруде дедовой тоже потом…
Так вот, завидел он тогда автолавку, она спускалась с горы, а за ней по
дороге пыль клубилась следом. И так он обрадовался, точно знал, что будет ему
куплен портфель. Он тотчас выскочил из воды, быстро натянул на тощие бедра штаны
и, сам мокрый еще, посиневший — вода в реке холодная, — побежал по тропе ко
двору, чтобы первым возвестить приезд автолавки.
Мальчик быстро бежал, перепрыгивая через кустики и обегая валуны, если не по
силам было их перескочить, и нигде не задержался ни на секунду — ни возле
высоких трав, ни возле камней, хотя знал, что были они вовсе не простые. Они
могли обидеться и даже подставить ножку. «Машина-магазин приехала. Я приду
потом», — бросил он на ходу «Лежащему верблюду» — так он назвал рыжий горбатый
гранит, по грудь ушедший в землю. Обычно мальчик не проходил мимо, не похлопав
своего «Верблюда» по горбу. Хлопал он его по-хозяйски, как дед своего
куцехвостого мерина — так, небрежно, походя; ты, мол, обожди, а я отлучусь тут
по делу. Был у него валун «Седло» — наполовину белый, наполовину черный, пегий
камень с седловинкой, где можно было посидеть верхом, как на коне. Был еще
камень «Волк» — очень похожий на волка, бурый, с сединой, с мощным загривком и
тяжелым надлобьем. К нему он подбирался ползком и прицеливался. Но самый любимый
камень — это «Танк», несокрушимая глыба у самой реки на подмытом берегу. Так и
жди, кинется «Танк» с берега и пойдет, и забурлит река, закипит белыми бурунами.
Танки в кино ведь так и ходят: с берега в воду — и пошел… Мальчик редко видел
фильмы и потому крепко запоминал виденное. Дед иногда возил внука в кино на
совхозную племферму в соседнее урочище за горой. Потому и появился на берегу
«Танк», готовый всегда ринуться через реку. Были еще и другие — «вредные» или
«добрые» камни, и даже «хитрые» и «глупые».
Среди растений тоже — «любимые», «смелые», «боязливые», «злые» и всякие
другие. Колючий бодяк, например, — главный враг. Мальчик рубился с ним десятки
раз на дню. Но конца этой войне не видно было — бодяк все рос и умножался. А вот
полевые вьюнки, хотя они тоже сорные, — самые умные и веселые цветы. Лучше всех
встречают они утром солнце. Другие травы ничего не понимают — что утро, что
вечер, им все равно. А вьюнки, только пригреют лучи, открывают глаза, смеются.
Сначала один глаз, потом второй, и потом один за другим распускаются на вьюнках
все закрутки цветов. Белые, светло-голубые, сиреневые, разные… И если сидеть
возле них совсем тихо, то кажется, что они, проснувшись, неслышно шепчутся о
чем-то. Муравьи — и те это знают. Утром они бегают по вьюнкам, жмурятся на
солнышке и слушают, о чем говорят цветы между собой. Может быть, сны
рассказывают?
Днем, обычно в полдень, мальчик любил забираться в заросли стеблистых
ширалджинов. Ширалджины
Но об этом — потом, и о запруде дедовой тоже потом…
Так вот, завидел он тогда автолавку, она спускалась с горы, а за ней по
дороге пыль клубилась следом. И так он обрадовался, точно знал, что будет ему
куплен портфель. Он тотчас выскочил из воды, быстро натянул на тощие бедра штаны
и, сам мокрый еще, посиневший — вода в реке холодная, — побежал по тропе ко
двору, чтобы первым возвестить приезд автолавки.
Мальчик быстро бежал, перепрыгивая через кустики и обегая валуны, если не по
силам было их перескочить, и нигде не задержался ни на секунду — ни возле
высоких трав, ни возле камней, хотя знал, что были они вовсе не простые. Они
могли обидеться и даже подставить ножку. «Машина-магазин приехала. Я приду
потом», — бросил он на ходу «Лежащему верблюду» — так он назвал рыжий горбатый
гранит, по грудь ушедший в землю. Обычно мальчик не проходил мимо, не похлопав
своего «Верблюда» по горбу. Хлопал он его по-хозяйски, как дед своего
куцехвостого мерина — так, небрежно, походя; ты, мол, обожди, а я отлучусь тут
по делу. Был у него валун «Седло» — наполовину белый, наполовину черный, пегий
камень с седловинкой, где можно было посидеть верхом, как на коне. Был еще
камень «Волк» — очень похожий на волка, бурый, с сединой, с мощным загривком и
тяжелым надлобьем. К нему он подбирался ползком и прицеливался. Но самый любимый
камень — это «Танк», несокрушимая глыба у самой реки на подмытом берегу. Так и
жди, кинется «Танк» с берега и пойдет, и забурлит река, закипит белыми бурунами.
Танки в кино ведь так и ходят: с берега в воду — и пошел… Мальчик редко видел
фильмы и потому крепко запоминал виденное. Дед иногда возил внука в кино на
совхозную племферму в соседнее урочище за горой. Потому и появился на берегу
«Танк», готовый всегда ринуться через реку. Были еще и другие — «вредные» или
«добрые» камни, и даже «хитрые» и «глупые».
Среди растений тоже — «любимые», «смелые», «боязливые», «злые» и всякие
другие. Колючий бодяк, например, — главный враг. Мальчик рубился с ним десятки
раз на дню. Но конца этой войне не видно было — бодяк все рос и умножался. А вот
полевые вьюнки, хотя они тоже сорные, — самые умные и веселые цветы. Лучше всех
встречают они утром солнце. Другие травы ничего не понимают — что утро, что
вечер, им все равно. А вьюнки, только пригреют лучи, открывают глаза, смеются.
Сначала один глаз, потом второй, и потом один за другим распускаются на вьюнках
все закрутки цветов. Белые, светло-голубые, сиреневые, разные… И если сидеть
возле них совсем тихо, то кажется, что они, проснувшись, неслышно шепчутся о
чем-то. Муравьи — и те это знают. Утром они бегают по вьюнкам, жмурятся на
солнышке и слушают, о чем говорят цветы между собой. Может быть, сны
рассказывают?
Днем, обычно в полдень, мальчик любил забираться в заросли стеблистых
ширалджинов. Ширалджины
»Айтматов Чингиз
»Роман,Проза
В библиотеку
