Буря столетия | Сделать закладку
Кровные связи так
перепутаны, что население большинства островов состоит всего из полдюжины
фамилий, переплетенных двоюродным родством и брачными связями, как лоскутное
одеяло . Если вы турист (или вообще человек "с материка"), они могут
отнестись к вам дружелюбно, но не рассчитывайте заглянуть в глубь их жизни.
Вы можете вернуться в ваш коттедж на материке, выходящий окнами на пролив,
где живете шестьдесят лет, и все равно вы будете человеком со стороны.
Потому что на острове жизнь другая.
Я пишу о малых городах, потому что я - мальчишка из малого города (хотя и
не мальчишка с острова, спешу добавить: когда я пишу о Литтл-Толл-Айленде, я
пишу как человек со стороны), и почти все мои истории о малых городах - о
Джеру-салемз-Лот, о Касл-Рок, о Литтл-Толл-Айленде - все они обязаны Марк
Твену ("Человек, который совратил Гедлиберг") и Натаниэлю Готорну ("Молодой
Гудмен Браун"). И все же все эти истории, как мне кажется, построены на
одном непроверенном постулате: проникновение злой воли не может не потрясти
общину, разъединяя людей и обращая их во врагов. Но это - мой опыт скорее
как читателя, нежели как члена общины; а как член общины я видел, что
разразившееся несчастье сплачивает города .
Но все равно остается вопрос: является ли результатом такого сплочения
всеобщее благо? Всегда ли идея "обшинности" согревает сердца, или ей
случается и холодить кровь? В этот момент мне представилось, как жена
обнимает Майка Андерсона и одновременно шепчет ему на ухо: "Пусть (с
Линожем) произойдет несчастный случай". Знаете, как у меня при этом кровь
похолодела?! И я уже знал, что должен хотя бы попытаться это написать.
Осталось только решить вопрос о форме. Вообще-то я никогда об этом не
беспокоюсь - не больше, чем о лице повествователя. Лицо (обычно третье,
иногда первое) всегда проявляется само. Так же, как форма, в которую
выльется идея. Удобнее всего для меня роман, но я пишу и рассказы, сценарии,
даже стихи иногда. Форму всегда диктует идея. Нельзя заставить роман стать
рассказом, нельзя заставить рассказ быть поэмой, и нельзя остановить
рассказ, который решил, что хочет быть романом (разве что убить его).
Я полагал, что, если буду писать "Бурю столетия", она будет романом. Но
когда я приготовился сесть и писать, идея мне твердила, что она - фильм.
Каждый образ повествования оказывался кинообразом, вместо того чтобы быть
образом книжным: желтые перчатки убийцы, забрызганный кровью баскетбольный
мяч Дэви Хоупвелла, дети, летающие с мистером Линожем, Молли Андерсон,
шепчущая:
"Пусть с ним произойдет несчастный случай", а более всего - Линож в
камере, подобравший под себя ноги и свесивший кисти рук с колен - лейтмотив
всего оркестра.
Для кинофильма история была бы слишком длинной, но я думал тогда, что
вижу, как это обойти. За многие годы я построил отличные рабочие отношения
перепутаны, что население большинства островов состоит всего из полдюжины
фамилий, переплетенных двоюродным родством и брачными связями, как лоскутное
одеяло . Если вы турист (или вообще человек "с материка"), они могут
отнестись к вам дружелюбно, но не рассчитывайте заглянуть в глубь их жизни.
Вы можете вернуться в ваш коттедж на материке, выходящий окнами на пролив,
где живете шестьдесят лет, и все равно вы будете человеком со стороны.
Потому что на острове жизнь другая.
Я пишу о малых городах, потому что я - мальчишка из малого города (хотя и
не мальчишка с острова, спешу добавить: когда я пишу о Литтл-Толл-Айленде, я
пишу как человек со стороны), и почти все мои истории о малых городах - о
Джеру-салемз-Лот, о Касл-Рок, о Литтл-Толл-Айленде - все они обязаны Марк
Твену ("Человек, который совратил Гедлиберг") и Натаниэлю Готорну ("Молодой
Гудмен Браун"). И все же все эти истории, как мне кажется, построены на
одном непроверенном постулате: проникновение злой воли не может не потрясти
общину, разъединяя людей и обращая их во врагов. Но это - мой опыт скорее
как читателя, нежели как члена общины; а как член общины я видел, что
разразившееся несчастье сплачивает города .
Но все равно остается вопрос: является ли результатом такого сплочения
всеобщее благо? Всегда ли идея "обшинности" согревает сердца, или ей
случается и холодить кровь? В этот момент мне представилось, как жена
обнимает Майка Андерсона и одновременно шепчет ему на ухо: "Пусть (с
Линожем) произойдет несчастный случай". Знаете, как у меня при этом кровь
похолодела?! И я уже знал, что должен хотя бы попытаться это написать.
Осталось только решить вопрос о форме. Вообще-то я никогда об этом не
беспокоюсь - не больше, чем о лице повествователя. Лицо (обычно третье,
иногда первое) всегда проявляется само. Так же, как форма, в которую
выльется идея. Удобнее всего для меня роман, но я пишу и рассказы, сценарии,
даже стихи иногда. Форму всегда диктует идея. Нельзя заставить роман стать
рассказом, нельзя заставить рассказ быть поэмой, и нельзя остановить
рассказ, который решил, что хочет быть романом (разве что убить его).
Я полагал, что, если буду писать "Бурю столетия", она будет романом. Но
когда я приготовился сесть и писать, идея мне твердила, что она - фильм.
Каждый образ повествования оказывался кинообразом, вместо того чтобы быть
образом книжным: желтые перчатки убийцы, забрызганный кровью баскетбольный
мяч Дэви Хоупвелла, дети, летающие с мистером Линожем, Молли Андерсон,
шепчущая:
"Пусть с ним произойдет несчастный случай", а более всего - Линож в
камере, подобравший под себя ноги и свесивший кисти рук с колен - лейтмотив
всего оркестра.
Для кинофильма история была бы слишком длинной, но я думал тогда, что
вижу, как это обойти. За многие годы я построил отличные рабочие отношения
»Кинг Стивен
»Мистика,Ужасы
В библиотеку
