Бегущий человек | Сделать закладку
выходящего воздуха, его несчастные кишки
связками вырвались наружу и сейчас волочились за ним по полу. Прохладный
ночной воздух, разряженный и резкий на высоте 2 тысяч футов, был как
ушат холодной воды. Зажигалка превратилась в факел, внутри у него все
пылало.
Через 2-й класс. Лучше. Ветер не так силен. Сейчас через
распростертое тело Маккоуна (пожалуйста, переступай) и через первый
класс. Кровь свободно текла у него изо рта.
Он остановился на входе в служебный отсек и попытался собрать
внутренности. Он знал, что снаружи им не нравится. Нисколько. Они
становятся грязными. Ему захотелось заплакать над своими бедными,
хрупкими внутренностями, которые никогда не просили ничего подобного.
Он не смог упаковать их обратно внутрь. Ничего не выходило, они все
перепутались. Пугающие картинки из школьных учебников по биологии
промелькнули у него перед глазами. Перед ним забрезжила убийственная
истина - истина его собственной предстоящей смерти, и он отчаянно
закричал, выплевывая сгустки крови. Но, прислонившись к дверному
проходу, как пьяный к фонарному столбу, он увидел, что предметы вокруг
него закрываются за движущимся предсмертным затемнением. Все. Я умираю.
Он закричал вновь, возвращая мир назад в мучительный фокус. Не
сейчас. Я не должен.
Он рванулся в кабину пилота, кишки канатами свисали вокруг него.
Удивительно, как много их умещалось внутри. Таких круглых, плотных,
тщательно заполненных.
Он наступил на какую-то часть, которая принадлежала ему, и что-то
внутри потянулось. Вспышка боли была за пределами понимания, за
пределами мира, и он закричал, расплескивая кровь на дальней стене. Он
потерял равновесие и упал бы, не останови его стена под углом 60°.
Ранение в живот. Я ранен в живот. Его сознание ответило на это безумными
щелчками. Осталось сделать только одну вещь.
Предполагалось, что ранение в живот - это одно из худших. Когда-то на
полуночном обеденном перерыве они спорили о худшем способе окончить свои
дни; это было, когда он еще был сопляком. Здоровые и сильные, полные
жизни, крови и вечного дерьма, они, глотая сэндвичи, сравнивали
относительные достоинства радиационного облучения, замерзания, падения с
высоты, удара кинжалом. И кто-то упомянул ранение в живот. Харрис, может
быть. Толстяк, который пил запрещенное на работе пиво. "Это очень
больно", - сказал Харрис и это занимает много времени. И все они кивнули
и торжественно согласились, хотя никто из них понятия не имел о боли.
Ричардс заковылял вверх по узкому коридору, держась за обе стены,
чтобы не упасть. Мимо Донахью. Мимо Фридмана и его радикальной зубной
операции.
Онемение кралось вдоль его рук, и боль в животе (в том, что было
раньше животом) становилась сильнее. И все же, несмотря на все это, он
двигался, и его развороченное тело пыталось выполнить команды безумного
связками вырвались наружу и сейчас волочились за ним по полу. Прохладный
ночной воздух, разряженный и резкий на высоте 2 тысяч футов, был как
ушат холодной воды. Зажигалка превратилась в факел, внутри у него все
пылало.
Через 2-й класс. Лучше. Ветер не так силен. Сейчас через
распростертое тело Маккоуна (пожалуйста, переступай) и через первый
класс. Кровь свободно текла у него изо рта.
Он остановился на входе в служебный отсек и попытался собрать
внутренности. Он знал, что снаружи им не нравится. Нисколько. Они
становятся грязными. Ему захотелось заплакать над своими бедными,
хрупкими внутренностями, которые никогда не просили ничего подобного.
Он не смог упаковать их обратно внутрь. Ничего не выходило, они все
перепутались. Пугающие картинки из школьных учебников по биологии
промелькнули у него перед глазами. Перед ним забрезжила убийственная
истина - истина его собственной предстоящей смерти, и он отчаянно
закричал, выплевывая сгустки крови. Но, прислонившись к дверному
проходу, как пьяный к фонарному столбу, он увидел, что предметы вокруг
него закрываются за движущимся предсмертным затемнением. Все. Я умираю.
Он закричал вновь, возвращая мир назад в мучительный фокус. Не
сейчас. Я не должен.
Он рванулся в кабину пилота, кишки канатами свисали вокруг него.
Удивительно, как много их умещалось внутри. Таких круглых, плотных,
тщательно заполненных.
Он наступил на какую-то часть, которая принадлежала ему, и что-то
внутри потянулось. Вспышка боли была за пределами понимания, за
пределами мира, и он закричал, расплескивая кровь на дальней стене. Он
потерял равновесие и упал бы, не останови его стена под углом 60°.
Ранение в живот. Я ранен в живот. Его сознание ответило на это безумными
щелчками. Осталось сделать только одну вещь.
Предполагалось, что ранение в живот - это одно из худших. Когда-то на
полуночном обеденном перерыве они спорили о худшем способе окончить свои
дни; это было, когда он еще был сопляком. Здоровые и сильные, полные
жизни, крови и вечного дерьма, они, глотая сэндвичи, сравнивали
относительные достоинства радиационного облучения, замерзания, падения с
высоты, удара кинжалом. И кто-то упомянул ранение в живот. Харрис, может
быть. Толстяк, который пил запрещенное на работе пиво. "Это очень
больно", - сказал Харрис и это занимает много времени. И все они кивнули
и торжественно согласились, хотя никто из них понятия не имел о боли.
Ричардс заковылял вверх по узкому коридору, держась за обе стены,
чтобы не упасть. Мимо Донахью. Мимо Фридмана и его радикальной зубной
операции.
Онемение кралось вдоль его рук, и боль в животе (в том, что было
раньше животом) становилась сильнее. И все же, несмотря на все это, он
двигался, и его развороченное тело пыталось выполнить команды безумного
»Кинг Стивен
»Мистика,Ужасы
В библиотеку
