Цена чести | Сделать закладку
наравне со старшими товарищами, ничуть не отставая от них, а уже спустя
три года о нем говорили, как о подающем неслыханные надежды молодом воине. Он
учился как одержимый, постигая все премудрости военного искусства. Не было
оружия, которым не владел бы в совершенстве, и в пешем и в конном бою. На версту
прицельно бил из своего богатырского лука, который кроме него не мог натянуть
никто, ударом огромного меча рассекал ствол вековой сосны… или яблоко на голове
ребенка, не задев нежной детской кожи, ударом кулака ломал бревна, а человека
убивал на месте… И хоть и говорят, что сила — уму могила, не было во всем
племени его хитрее, изобретательнее и искуснее в военных уловках, обманных
ходах, засадах, разведке.
Бывалые воины только руками разводили: не иначе, как на юноше лежит особое
Перуново благословение. А Радивой рос, мужал, и вместе с ним росли его умения,
его сила и опыт. Он отличался во всех сражениях, всегда был в первых рядах и не
просто оставался жив — под его богатырскими ударами враги падали рядами, как
срезанные колосья.
Слава Радивоя распространилась далеко, враги ратичей шепотом выговаривали
его имя, женщины враждебных племен пугали им детей, уже давно не осталось
богатырей, готовых выйти с юношей на двобой. Двадцати весен от роду Радивой уже
командовал сотней, куда сам набирал воинов из таких же одержимых войною, как и
он сам. Этот отряд одним только слухом о своем приближении заставлял
многочисленные рати кидаться в паническое бегство, ибо прямое столкновение с ним
могло сулить только одно: смерть.
Но Радивою хотелось большего. Большей силы, большей славы… большей крови.
Его воспаленный ум требовал войны. Вечной войны. Требовал всегда. И теперь уже
он сам, презирая приказы князя и воевод, наплевав на заключенный мир или
перемирие, носился со своей сотней по городам и весям соседей, предавая их огню
и мечу. Его пытались остановить, но на Радивоя и его отряд уже не могло повлиять
что бы то ни было. Безумные, залитые своей и чужой кровью, проносились они в
ночи, оставляя за собой полосу смерти и разрушения.
Радивоя и его людей отвергли в родном племени, но он уже не нуждался ни в
ком. Он был подобен богу войны, а порой и в самом деле чувствовал в себе
божественную мощь. И тогда несколько особо пострадавших племен, в том числе и
ратичи, объединили свои силы, чтобы обуздать безумных, и за изгоями началась
настоящая охота.
Радивой ушел с отрядом в леса, и долгое время напоминал о себе только
короткими набегами. Потом исчез вовсе. Об изгоях уже стали забывать, когда они
вдруг появились вновь. Но это была уже не просто сотня воинов. Теперь радивоева
сотня больше напоминала мрачное порождение царства Ящера. От людей, казалось,
остались только серые тени — молчаливые, угрюмые, даже кони их двигались почти
без шума. Будто воплощенное проклятие, налетали они на мирные веси,
три года о нем говорили, как о подающем неслыханные надежды молодом воине. Он
учился как одержимый, постигая все премудрости военного искусства. Не было
оружия, которым не владел бы в совершенстве, и в пешем и в конном бою. На версту
прицельно бил из своего богатырского лука, который кроме него не мог натянуть
никто, ударом огромного меча рассекал ствол вековой сосны… или яблоко на голове
ребенка, не задев нежной детской кожи, ударом кулака ломал бревна, а человека
убивал на месте… И хоть и говорят, что сила — уму могила, не было во всем
племени его хитрее, изобретательнее и искуснее в военных уловках, обманных
ходах, засадах, разведке.
Бывалые воины только руками разводили: не иначе, как на юноше лежит особое
Перуново благословение. А Радивой рос, мужал, и вместе с ним росли его умения,
его сила и опыт. Он отличался во всех сражениях, всегда был в первых рядах и не
просто оставался жив — под его богатырскими ударами враги падали рядами, как
срезанные колосья.
Слава Радивоя распространилась далеко, враги ратичей шепотом выговаривали
его имя, женщины враждебных племен пугали им детей, уже давно не осталось
богатырей, готовых выйти с юношей на двобой. Двадцати весен от роду Радивой уже
командовал сотней, куда сам набирал воинов из таких же одержимых войною, как и
он сам. Этот отряд одним только слухом о своем приближении заставлял
многочисленные рати кидаться в паническое бегство, ибо прямое столкновение с ним
могло сулить только одно: смерть.
Но Радивою хотелось большего. Большей силы, большей славы… большей крови.
Его воспаленный ум требовал войны. Вечной войны. Требовал всегда. И теперь уже
он сам, презирая приказы князя и воевод, наплевав на заключенный мир или
перемирие, носился со своей сотней по городам и весям соседей, предавая их огню
и мечу. Его пытались остановить, но на Радивоя и его отряд уже не могло повлиять
что бы то ни было. Безумные, залитые своей и чужой кровью, проносились они в
ночи, оставляя за собой полосу смерти и разрушения.
Радивоя и его людей отвергли в родном племени, но он уже не нуждался ни в
ком. Он был подобен богу войны, а порой и в самом деле чувствовал в себе
божественную мощь. И тогда несколько особо пострадавших племен, в том числе и
ратичи, объединили свои силы, чтобы обуздать безумных, и за изгоями началась
настоящая охота.
Радивой ушел с отрядом в леса, и долгое время напоминал о себе только
короткими набегами. Потом исчез вовсе. Об изгоях уже стали забывать, когда они
вдруг появились вновь. Но это была уже не просто сотня воинов. Теперь радивоева
сотня больше напоминала мрачное порождение царства Ящера. От людей, казалось,
остались только серые тени — молчаливые, угрюмые, даже кони их двигались почти
без шума. Будто воплощенное проклятие, налетали они на мирные веси,
»Адеев Евгений
»Фантастика
В библиотеку
